— Твой… — он вновь хмыкнул. — Но тогда и мне было шестнадцать, малыш, — его улыбка стала немного ироничной. А вот руки оставались все такими же теплыми и ласковыми. И обнимали ее. — А за тебя сейчас дадут больше, чем ты весишь, маленькая моя… — теперь он заломил бровь, продолжая внимательно ее разглядывать.
Она моргнула пару раз, даже нахмурилась, пытаясь понять его намеки и недомолвки. Пока дошло, на что Кузьма намекает… Расплылась в улыбке просто.
— Я на тебя жаловаться не буду, это точно, — рассмеялась она, вдруг почувствовав себя нереально смелой.
Он тоже ухмыльнулся шире из-за ее слов.
— Тсс, малыш, мы с тобой никуда торопиться не будем, — подмигнул Кузьма. — Вся жизнь впереди…
Кристина, уже отдышавшись, вдруг решилась все-таки, протянула руку и обняла его лицо, по щекам провела, колючим и шершавым. А ей так нравилось это ощущение, что пальцы тряслись.
— Я тебя столько месяцев ждала, Кузьма, — прошептала Кристина, зажмурившись.
Прижалась своим лбом к его макушке, такой непривычной — стриженой коротко-коротко. Он без вихров своих совсем другим смотрелся, непривычным. И до рези в груди — родным в то же время.
Слишком много всего было: эмоции такой силы сердце и душу переполняли, что не хватало дыхания. И слов она таких еще не знала, чтобы это все выразить, рассказать ему…
А он повернул голову и, совсем как она недавно хотела, провел губами по ее ладони, прижался к самому центру, целуя.
— Я каждое твое письмо читал раз десять, наверное, маленькая.
Поднял голову, заглянул в глаза снизу вверх. И она засмотрелась. Утонула в этом темно-карем взгляде. Потерялась. И непонятно, даже страшно немного. И неясно, куда все вывернуть может. И как все повернулось бы — неясно. Но в этот момент раздался звонок в дверь: резкий и громкий, заставивший ее вздрогнуть. Кузьма крепче сжал свои руки, все еще обнимающие Кристину.
— Дядя Гриша вернулся, — неловко улыбнувшись, объяснила она в ответ на его взгляд в сторону двери. — Он всегда звонит, не открывает сам. Говорит, что это — счастье, когда дома кто-то есть и тебя встречают.
Кузьма улыбнулся:
— Во многом он прав, кажется. Пока не был тут — по-новому вас всех оценил. Соскучился страшно, — на минуту он прижался лицом к ее коленям, отчего Кристина взбудораженно поджала пальцы на ступнях.
И резко поднялся. Отошел к плите, когда по коридору зазвучали торопливые шаги ее матери. Поставил чайник.
— Тебе чай, малыш? — не поворачивая голову, уточнил Кузьма, уже достав с полки жестяную банку с кофе.
Для себя, видимо. Кристина подскочила:
— Давай, я кофе нам сварю. Я умею, — похвасталась она, достав турку.
Кузьма удивленно глянул в ее сторону, усмехнулся.
— А тебе уже можно кофе пить, мавка? — низко наклонившись к ней, шепотом уточнил он.
Наверное, потому, что как раз в этот момент на кухню зашли матери и дядя Гриша.
— Мне уже все можно, — лукаво улыбнулась Кристина, засыпав кофе в турку, стрельнула в него глазами через ресницы.
— Привет служивым! — бодро поздоровался дядя Гриша, пожав руку Кузьме. — Как оно — ваше ничего? Хорошо дома?
— Хорошо, — Кузьма улыбнулся. — Лучше всего.
— Да, так и есть, — согласился дядя Гриша. — Лучше всего. Ну, давай, рассказывай. Женщины наши тебя уже замучили, знаю, но и мне интересно, как оно сейчас в армии?
Дядя Гриша уселся за стол, Кузьма вновь сел на свой табурет, словно по ходу легко проведя рукой по ее спине. И Кристина тайком улыбнулась, следя за тем, чтобы кофе не закипел в турке. Наблюдала, как поднимается пенка, отсчитывая разы, что позволяло отстраниться, сосредоточиться на чем-то ином, уняв внутреннюю дрожь и неуверенность в собственных действиях. И слушала, как Кузьма вновь пересказывает все о службе. А дядя Гриша вспоминает, как оно «в его времена» было, когда он служил на Дальнем Востоке, и при минус сорока нес караул.
Разлила кофе по чашкам, поставила одну перед Кузьмой, достала пирожные из холодильника.
— Спасибо, — Кузьма поймал ее взгляд, когда Кристина села рядом с ним, но не за стол, а на подоконник, со своей чашкой.
— Куда ж вы кофе, дети? На ночь глядя? — тетя Маша покачала головой, поглядывая на их чашки.
— Соскучился по нормальному, — хмыкнул Кузьма.
Кристина просто промолчала, сделав вид, что целиком поглощена сладким. Смотрела словно бы в окно, хотя на самом деле — ловила отражение кухни в стекле, наблюдая за Кузьмой, его движениями, жестами, профилем.
Ей даже не столько кофе хотелось, сколько «с ним» его пить. Она и начала испытывать тягу к кофе, когда он уехал, потому что Кузьма кофе любил. Его тетя Маша научила, привив любовь к этому напитку. Да и ее интересу обрадовалась. Она и варить научила.
А еще Кристина смотрела на матерей. И на свою, и на тетю Машу. На то, как они поглядывали в их сторону: то на Кузьму, сидящего почти впритык спиной к ее ноге, едва-едва касаясь, то на Кристину. Словно понимали то, что и сами Кристина с Кузьмой еще не поняли. И пусть Кристина не могла во всем разобраться до конца, но вот была полностью уверена, что осуждения в матерях нет. Не видела и не ощущала она от них ничего плохого.
Спать все улеглись поздно. Сидели, разговаривали, уже лениво доедали кто что хотел. Кузьма категорически отказался от идеи с раскладушкой. И ей даже думать запретил о чем-то подобном. Сказал, что ляжет на полу, а она пусть остается на диване, и никаких возражений не принимал. Так глянул на нее, что сразу дал понять: споры бессмысленны и пусты, не стоит даже время на это тратить. Матери не вмешивались.