Но при этом крепко держал за пояс. Не отпускал от себя ни на йоту. Давал ощутить свою поддержку и то, что она может на него рассчитывать и опереться.
Кристина только фыркнула, когда он про мост разговор завел.
— Тебе меня больше попрекнуть просто нечем, вот ты и цепляешься за тот мост, — огрызнулась, пытаясь спрятать свой страх, наигранно бравируя.
Но не вырывалась, когда он ее к самой этой ограде подвел. Не дура же, на краю дергаться глупо. Но смотреть вниз все равно поостереглась. Не ровен час, голова закружится от этой его «красоты».
Кузьма ее шпильку пропустил. Или это Кристине так поначалу показалось, потому что промолчал. Встал за ее спиной, крепко обхватив Кристину поверх пледа за талию. Устроился подбородком на ее макушке. И все. Словно целиком погрузился в созерцание вида ночного города, раскинувшегося перед ними. Да, красиво. Не поспоришь. Если вперед смотреть… Очень красиво тогда, отрешаешься от высоты, и только шикарную панораму полусонного города видишь, с пустыми освещенными автострадами и подсвеченными куполами древних церквей и монастырей. С темными массивами парков. И редкими движущимися огнями такси. Интересно, сколько сейчас? Два часа ночи? Три? Второй день в «отпуске», а уже счет времени потеряла. Расслабилась. Потому что рядом с ним.
— Я никогда не прощу себе тот момент, когда ты на колени передо мной встала, — вдруг сипло произнес Кузьма, опустив лицо ей в волосы.
А голос такой, что у Кристины мороз по хребту. И совсем не от ночного холода. И бездна боли мигом в животе. Слишком режущие воспоминания, чересчур хорошая память, из которой никак не выходит выдрать то, что хотелось бы навсегда забыть. Липкий и противный пот над верхней губой выступил.
А Кузьма продолжал говорить. Медленно, с долгими паузами. Все тем же голосом, продирающим до аорты. В какой-то момент ей даже начало казаться, что лучше бы он молчал.
— И сейчас знаю, что не было другого варианта. Столько видел… Там… Там и мужиков не щадят. С женщинами же и подавно… Только так мог тебя защитить. А простить себе твою боль… — Кузьма замолчал, тяжело, сквозь зубы втягивая в себя воздух, отчего у нее по затылку дрожь шла.
Уже и про высоту забыла, и про свой страх. Умел он ее отвлекать, не поспоришь.
— Не смогу себе этого простить никогда, малыш. Не вытравлю из памяти, — тихо добавил он, прижавшись губами к ее затылку. Словно дрожь Кристины ощутил.
А она зажмурилась. Так больно от его слов. И так… Бесценно. Потому что знаешь — никто и никогда не заплатил бы ради нее столько, не пожертвовал бы самым дорогим. Ну кто еще в ее жизни на подобное способен?!
— Тебе это снится? — таким же шепотом спросила.
Кузьма хмыкнул. Больше на хрип похоже. Просто она его хорошо понимала.
— И это тоже. И как ты на мосту стоишь. Много всего, мавка. И того, о чем тебе знать не надо. Не потому, что я тебе не доверяю якобы. А потому, что слишком сильно люблю, чтобы в гниль и грязь макать, пойми это.
Она крепче сжала веки, откинувшись на него всем телом. Полностью доверяла, по сути. Стояла же над бездной, только на него и опираясь, даже не проверяя, сколько сантиметров ее от края отделяет. Не спасет же решетка, что по смыслу больше ограда…
— Я с тобой все делить готова, родной, — голос Кристины прерывался, хоть она и старалась себя в руки взять. Но, боже! Сколько же в ней было нерастраченной любви и чувств к этому мужчине, которые ни она, ни он не позволяли проявлять настолько долго! — Не может между нами быть твоего и моего. Целое же. Грязь — так грязь, на двоих и такое нести проще.
Подняла руку, накрыла его пальцы, сжимающие ее талию.
— Нет, мавка, — Кузьма выдохнул.
И даже улыбнулся. Она затылком это ощущала, которого продолжали касаться его губы.
— Я тебя в это окунать не буду. Не для того столько лет рвал жилы. Выгрыз себе дорогу и право с тобой быть в нормальных условиях…
Погладил ее щеку. Прошелся губами по шее. Так нежно, едва ощутимо касаясь. Совсем для него несвойственно.
— Не спорь, малыш. Позволь мне наслаждаться этим. Пожалуйста, — добавил куда тише.
Кристина затаила дыхание. Сколько раз в жизни он ее просил о чем-то? И как ему отказать? Ведь кто лучше нее знает, чего ему подобное стоит? Вечно Кузьма ее в безвыходное положение ставит.
— Когда я могла тебе отказать? — невесело улыбнулась она, повернувшись в его объятиях.
И уже плевать, что за спиной громада пространства и обрыв пола. Забыла о своем страхе. Лишь бы его обнять и поцеловать, стирая своими губами горечь, которая в каждом слове Кузьмы сочилась. Прижалась ртом к его сжатым губам. Нежно, горячо, со всей своей безграничной любовью.
Он сам отступил внутрь комнаты, оттаскивая обоих от края, поправил плед на ее плечах. Но не прекратил целовать.
Карецкий когда-то спросил ее: как так любить можно? Когда со своей женой разводился. Никак не могла от него отцепиться. «Ведь предал же тебя, отказался», — донимал. — «Как ты можешь его продолжать любить настолько же? Каждый раз принимать, когда хоть поговорить приходит. Неужели не страшно так сгорать в чувстве обоим, когда даже коснуться не могут? После всего…»
«Жизнь слишком сложная штука, чтобы, ко всему прочему, еще и бояться любить», — тогда ответила Руслану она.
Не знала, понял друг или не понял. Только сейчас она сама осознавала — что бы там ни было, и какие бы тайны Кузьма ни скрывал, пытаясь ее защитить — все равно не перестанет его любить. Всегда рядом будет.
Матерей привезли утром, пока они с Кузьмой совершали свою первую совместную прогулку за столько лет (разумеется, в сопровождении охраны). Она все-таки вытащила его за круассанами в ту кондитерскую, о которой они говорили. Не ожидали, если честно, что мамы окажутся так «легки на подъем». Думали, что это часа два времени займет. А они, очевидно, еще с вечера подготовились, после того, как дети им позвонили и поделились своими планами.