— Мой! — уже она застонала, обхватывая его плечи руками. Ногами за бедра обняла. И заплакала, сама не понимая: хорошо или невыносимо. — Мой! Ненавижу! — выгнулась под ним, чтобы еще больше прижаться, всем телом соприкасаться. — Как ты мог отказаться от нас?! — укусила его за плечо, не в силах выносить тяжелые, бешеные удары его плоти, от которых нестерпимо хорошо. До дрожи, до крика.
И она стонала на каждый его выпад, на каждый толчок, на каждое погружение члена Кузьмы. В какой-то момент искренне поверив — что не выдержит: или умом двинется, или тело порвется от такого напора.
А все равно хорошо. Острое наслаждение, горькое. Как полынь с медом.
И его хриплые стоны на каждый ее крик, на каждый упрек, которые своим ртом глотал.
— Моя мавка! Моя только… — как заведенный повторял, хрипел в ее горло в такт с толчками. Словно других слов не помнил.
Его бедра сжимались, она своими ногами ощущала каждый рывок, напряжение всех его мышц. Словно он не только членом — всем телом своим в ее тело ворваться пытался. Снова сделать единым то, что сам когда-то и разорвал на половины, так и не сумевшие стать самостоятельными единицами.
— Ро-о-дной! — вдавила затылок в диван, распахнутым ртом в его грудь уткнулась, разрываемая на части оргазмом такой силы, что в глазах потемнело.
Накатило волной, сметая сознание. Все было: и фейерверки в потемневших глазах, и грохот в ушах! Родное тело стало непослушным и тяжелым, неуправляемым Кристиной.
Ни с кем не могла такого испытать. Невозможно просто. Никогда с тех пор, как он ушел.
Затрясло Кристину всю, заколотило под ним. А Кузьма от этого совершенно обезумел, ощутив ее оргазм. Еще сильнее, еще резче и мощнее стал погружаться. Еще глубже. И уже его трясло.
— Мавка! — с хриплым криком вонзился вдруг так неумолимо, что она не вытерпит, показалось.
Еще до конца в себя не пришла. Все тело пылает, кожа горит, кровь словно густой стала, едва-едва по мышцам патокой растекается. А ощутила, как кончает в нее, изливаясь горячим и влажным семенем — и вновь не выдержала. Кончила от этого с ним вместе. Уже даже не кричала. Из горла вырывался беспрерывный хрип-стон.
Кузьма сжал ее руками, не давая сделать вдох. Пальцы в ее волосах. Ее ладони на его спине, скользят по влажной от испарины коже. Его тело такая же дрожь разобрала. Словно у обоих дикий озноб. А на самом деле — горят. Даже сейчас — сердца грохочут. В ушах кровь шумит. И дыхание обоих такое громкое, что ничего больше не слышат. Да и не хотят, не нужны им иные звуки.
Пусть весь мир до пепла сгорит. Только бы им так и лежать одним целым.
Несколько секунд потребовалось Кузьме, чтобы хоть немного в себя прийти, видимо. Не разжимая своих рук, перекатился на бок. Ее на себя уложил, заметив, что вдохнуть не может под ним. Но не вырывается. Плевать! Можно и умереть, когда настолько счастлива…
— Мавка моя…
Куда нежнее и мягче прошелся по ее векам, по трепещущим ресницам. Словно извиняясь, сожалея об этом неистовстве, которое самого разума лишило. Совсем ласково к губам прижался.
— Ты как, любимая? Маленькая моя… Прости, что накинулся, будто дикий…
Не могла еще говорить.
Пульс утихал. А все равно в одном ритме. Воздух словно слаще стал. И тишина какая-то обоих укутала. Умиротворение, когда не пошевелиться, даже если очень нужно.
Кристина помотала головой — не получались слова внятно. Губы обветрились за несколько минут от того, как кричала, что закусывала их, от дыхания, когда кислорода мало.
— Ты как, родной? — даже не пытаясь выбраться из его рук, уткнулась куда-то в район плеча. Носом в кожу его, чтобы запахом Кузьмы дышать, его сердце слушать.
Господи! Совсем недавно ему с кровати помогала подниматься, а тут так накрыло обоих… Хоть бы не аукнулось.
Он рассмеялся почему-то. Невесело. Но все равно — обоим легче стало. Словно оба признали — что неизбежно было. И подсознательно понимали — шли к этому каждую минуту последних недель. Потому что так и не перестали быть единым целым.
— Теперь точно не подохну. Не сейчас. Уже на небесах, кажется, — в ее волосы уткнулся лицом.
А потом вдруг ухватил в жменю эти все пряди на затылке и заставил Кристину запрокинуть голову.
— Мавка моя, просто, чтобы момент прояснить: я здесь сидел. И здесь ел, — повернул ее лицо так, чтобы она на небольшом столике у дивана еще один столовый прибор увидела. — Не было девок никаких.
И бокал с вином, которое почти и не тронули. Взгляд Кристины метнулся к основному столу, словно удостоверяясь, что и там ничего не изменилось. Трое. Их здесь трое было. Неужели и правда встреча? А она такой скандал ему закатила… Хотя не могла сказать, что сейчас жалеет о том, во что это все выплеснулось. До сих пор поверить не могла, что не бредит и в сознании. Что не снится ей это — его тело, к которому притиснута; его рука, скользящая по спине, ласкающая Кристину; пальцы Кузьмы, накручивающие ее волосы. И стук его сердца под ее щекой.
— Но женщина все равно была? — хрипло уточнила она.
Кузьма рассмеялся веселее.
— Была. По делу. Ее, конечно, время от времени по-всякому называют, упрекая в том, о чем и ты подумала. Но это скорее от зависти. Не у каждого нашего депутата хватка и такие стальные я**а, как у этой главы партии, хоть и не особо большой в нашем созыве.
Настал ее черед улыбаться. Поняла, о ком он.
— Встреча, значит, — вздохнула.
— Встреча, — подтвердил он. — С лидерами других фракций и партнерами по коалиции. Через две недели пленарные дни начинаются. Надо договариваться о голосованиях и законопроектах уже сейчас.