— Уела, малыш, — хрипло и с той же болью, которую она в себе ощущала. — Вскрыла грудину. А говоришь вечно, что не хирург. Потрошитель.
Кристина хмыкнула. Не от веселья. Свою боль поглубже в желудок пыталась протолкнуть. Когда от него это давным-давно услышала, думала — умрет на том же месте, сердце не выдержит такой обиды и муки. А ничего вон, до сих пор бьется. Луженое у нее сердце, что ли…
Снова умолкли оба. Стоят и смотрят на темные силуэты в балконных окнах. Прижали телефоны и слушают дыхание. Обоих же на части рвет от желания плюнуть на все и метнуться из квартир, встретиться где-то на полдороги. И без разницы, что потом. Она точно знает. Лишь бы в эту секунду кожа на коже, губы на губах, и мозг в аут… А они стоят и смотрят. И каждый вдох-выдох другого считает.
— Иди спать, красивая моя. Околела уже. Да и мне ехать пора, — наконец, тяжело выдохнул Кузьма.
— По девкам своим? — Хмыкнула.
Откуда в ней столько желчи и ехидства? Не была такой раньше, жизнь искорежила, все перевернула с ног на голову.
А Кузьма тихо рассмеялся. Словно бы ему в радость ее ревность, от которой никак не избавится.
— Не поверишь, на заседание фракции, — видела, как он покачал головой. — Через десять минут начаться должно. Уже опаздываю. Любят наши ночами заседать и решать курс партии. День им для этого не подходит, — с иронией рассказывал. С весельем.
А она видела, что рукой лицо растирает. Слышала, как кожа трется. Точно как она после дежурства.
— Устал? — голос дрогнул. И уже не до сарказма или ответных ударов. За него сердце-предатель болеть начало.
— С тобой не сравнить, ты вон, себя не жалеешь, людей спасаешь, красавица. А я что? Кэш гребу. Мне не на что против тебя жаловаться, — Кузьма тоже иначе улыбнулся, хмыкнул тепло. — Иди, спи. Знаешь же, не уйду, пока ты стоишь, всю фракцию задержим…
Кристина рассмеялась. И плевать, что сквозь слезы.
— Хорошо. Иди, верши судьбу страны, — согласилась с доброй иронией. — По крайней мере, я буду точно знать, что ты не голодный. Хотя что это я? Ресторанов вокруг полно…
— Малышка… — сипло попытался прервать ее Кузьма, мешая говорить. — Жилы мне рвешь, как теперь идти?
— Как хочешь, — хмыкнула в том же тоне. Уже и на обиду сил не было. Просто больно. И сладко. — Долг зовет же. Как я каждый день плетусь на свою работу с «подрезанными сухожилиями». Из чистого упрямства.
Развернулась и зашла в комнату.
— Спи крепко, — прошептал Кузьма в трубку.
— Издеваешься, да? — забравшись под одеяло, понимая, что все-таки очень замерзла, поинтересовалась она.
— Нет. Просто очень хочу, чтобы отдохнула нормально. Обнял тебя крепко.
Она в ответ только рвано вздохнула.
— Кузьма…
— Спи. — Прервал соединение.
Кристина отложила телефон. Притянула ноги к груди. Уткнулась в подушку лицом, заставляя себя дышать. Один вдох. Второй. Не выдержала. Заревела, закусывая наволочку, чтобы мать не разбудить. Вжалась лицом, сама себя придушивая. А рев все равно наружу рвался, выплескивался из нее.
И даже когда затихла, все внутри болело так, словно пневмонию подхватила. Грудь болела. Горло пекло. Крутилась еще два часа, не в состоянии уснуть. В конце концов, сдалась — встала, выпила снотворное. И через пятнадцать минут отключилась, провалившись в темноту без снов.
Кристина никогда в жизни не напивалась. Бывало, выпивала бокал-два вина, или пару рюмок коньяка гораздо реже. Но и все. На этом ее отношения с алкоголем всегда и заканчивались. И вчера не пила же вроде. А чувствовала себя так, словно бы напилась ночью «в стельку».
— Дочка, Кристина, просыпайся, — мать тормошила ее за плечо, пытаясь разбудить, а у Кристины никак не получалось раскрыть глаза толком. — Доченька, просыпайся! Тебе Рома уже пятый раз звонит.
— Проспала? — вопрос прозвучал хрипло.
Нечего было вчера жалеть себя и выть в подушку.
Несмотря на такое одурманенное состояние, тут же поняла, что послужило причиной появления мамы и ее попыток разбудить дочь.
— Да, доченька. Девятый час уже. Наверное, ты будильник не слышала, а я с утра к Маше ходила, не уследила, прости, — принялась извиняться мать.
— Все нормально, мам. Ты ни при чем точно. Это я сглупила, снотворного выпила вчера, — Кристина села в постели и попыталась прийти в себя. Встряхнуться.
Выходило ужасно. И мама это поняла, кажется.
— Пойду, кофе тебе заварю, Кристина. Вот, Рома снова звонит, — вручив ей мобильный, который действительно вибрировал вызовом, мама грустно вздохнула и вышла из комнаты.
Хорошо, Кристина не видела ее взгляда. Мама точно не одобряла ее действий и, наверняка, жалела дочь. Но так как с «продиранием» глаз все еще наблюдались проблемы, Кристя об этом лишь догадывалась.
— Слушаю, — тем же сиплым голосом ответила она, приняв вызов почти наощупь.
— Киса, ты в норме? Не заболела? — голос Ромы был пропитан беспокойством и волнением. — Не могу до тебя с самого утра дозвониться. И пятиминутка уже закончилась.
— Нормально, Ром, — Кристина принялась растирать лицо. — График сказался, видимо. Вчера меня ломало, не могла уснуть, выпила снотворное, а оно наслоилось на измотанность, наверное. Ничего не слышала: ни будильника, ни твоих звонков…
— Так, чтобы больше такого не повторялось, — велел строго Рома. — Я тебе говорил, что зря ты так надрываешься. Обойдется Карецкий. Нравится ему столько пахать — пусть довольствуется другими анестезиологами. Нечего твой график под себя подгонять. Ты себя так сожжешь на работе. И вообще, я запрещаю!