Остальную часть недели провела, составляя новый график, занимаясь своими непосредственными обязанностями и пациентами. Забавно — почти каждый день болтала с Романом. Оним последние три года столько не разговаривали на отвлеченные темы, наверное. Посетила областной симпозиум анестезиологов-реаниматологов, каждый вечер проводила дома с мамой, делая вид, что очень рада возможности отоспаться, а потому уходила в свою, теперь уже личную, комнату чуть ли не сразу после ужина. Не готова была пока по душам с матерью говорить. Один раз сказала, что не хочет больше ни Роме жизнь портить, ни свою корежить тем человеком, который тяготит. И без него тошно. Остальных обсуждений избегала. Один раз пошла в гости к тете Маше. Просто так, помолчать. Они с ней редко говорили о том, о чем или о ком действительно обеим хотелось. Однако обе нуждались в этих молчаливых встречах, прекрасно понимая состояние друг друга.
Кристина минут сорок просидела одна в той комнате, в которой они когда-то жили с Кузьмой. Проревела, как дура. Тут все давно было другим. Они ремонт сделали новый, как только переехали на съемную квартиру. Кузьма хотел для матери этого. Показать, что может обеспечить их обеих, да еще и тете Томе помогать. И теперь только вид из окна оставался тем же. Но и то, с оговорками: деревья выросли за годы, машины изменились, люди другие, детская площадка новая, поставленная перед очередными выборами партией, от которой Кузьма баллотировался.
— Прости его, дочка, — тетя Маша подошла тихо, стала рядом с ней у этого окна. Обняла за плечи. — Ты же знаешь, как он…
— Знаю, тетя Маша, — прервала она, не в силах сейчас слушать о любви Кузьмы. Вообще от этого слова устала. Сама обняла вторую маму. — Да и не злюсь уже. Был здесь? Жаловался? — косо глянула на тетю Машу.
Она все еще не разговаривала с Кузьмой. Зато на сообщения отвечала… относительно. Смайлы ехидные отправляла. Но ведь уже не игнорировала.
Тетя Маша фыркнула.
— Жаловался. Ха! Словно из моего сына хоть слово вытянешь! Простоял час на этом же месте у окна, где ты сейчас стоишь. Вот и весь разговор. Но я же знаю, что он только по одной причине может быть таким мрачным. И загонять себя так… Он же для тебя — костьми ляжет…
Они измученно вздохнули. Обе о нем волновались до безумия. Только Кристина и выносить подобное отношение Кузьмы уже не могла.
— Как так вышло, теть Маш? — придавив глаза руками, чтобы снова не разреветься, с каким-то отчаянием спросила Кристина. — Мне же не нужно так! Чтоб костьми… Мне всегда только он был нужен, а не все то, что Кузьма пытался дать.
Тетя Маша молча обняла ее обеими руками, словно в детстве, когда утешала. Прижала к себе. И Кристина ее обняла. Говорить было нечего.
В эту субботу она не планировала работать. Дежурств стало меньше, благодаря новым кадрам, да и Карецкий вполне мог свою угрозу исполнить. Тем более в отместку за ее бойкот, а Кристина не хотела оказаться отстраненной от работы. Потому сейчас, в два часа пополудни пятницы, она уже понемногу готовилась к концу рабочего дня и недели, раздумывая, что будет делать. И понимала, что стоит как-то вопрос с квартирой, которую Кузьма ей «преподнес», решить. Только пока не знала, как именно. Не могла нормально думать о нем в любом ракурсе, что бы там тете Маше ни говорила. Слишком глубока обида была. Чересчур задело ее его отношение.
Поэтому вопрос и висел все это время нерешенным, а документы с ключами и всеми этими карточками болтались по сумке. Даже сейчас ей об этом думать не хотелось. И Кристина решила отложить все на завтра. А вдруг ей повезет выспаться сегодня ночью, да еще и без снотворного, и она с ясной головой до чего-то додумается?
И в этот момент у нее начал звонить мобильный. Кристина даже с некоторым удивлением увидела номер Вадима. Она сомневалась, что Кузьма решил бы таким путем достать ее. Захотел бы — приехал, в конце концов. Но и причины, по которой Вадим сейчас ей мог звонить, не видела.
— Алло? — наверное, это недоумение сквозило в ее голосе, когда Кристина подняла трубку.
— Кристина!! — забыв о политкорректности, и о линии поведения, которой придерживался все последние годы, буквально заорал Вадик…
Мог ничего больше не добавлять.
Она уже все поняла. Подскочила на ноги, забыв обо всем на свете. Тело окатило леденящим холодом, и тут же следом — лихорадочным жаром. В глазах потемнело. Словно ослепла разом.
— Жив?! — прохрипела она, ощущая дикий, безумный, почти первобытный страх.
— Да. Без сознания. Почти не приходит в себя. Едем к вам. Как минимум три ранения. Минут пять-семь назад. У меня прострелена рука, но левая, не критично. До вас доведу авто. Десять минут. Чтоб без полиции, пока наши не доедут. Еще не разобрались — кто это. Никому не доверяй! — отрывисто, резко рявкнул Вадим. Чувствовалось, что он весь на адреналине и нервах.
И отключился.
Кристина не перезванивала, понимая, что тому и так тяжело вести машину с ранением и говорить. И за эту информацию — спасибо. Только из-за подрыва и держится, наверняка. Да и знала их в таком состоянии: когда весь мир сужен до «своих» и «чужих», которых куда больше, чем первых. И которые, поголовно, враги. Ее сейчас не это интересовало.
Ни о чем другом уже не думая, Кристина понеслась по коридору к лестнице, к Карецкому в отделение. Даже про лифт не вспомнила. И кабинет не закрыла, кажется. Все стало не важно.
Настоящее
Они с Карецким оказались в приемном покое за минуту до того, как туда же ввалилось пять или шесть мужчин довольно однозначной наружности. Она встречала таких достаточно в офисе Кузьмы, чтобы понять — они из охраны. Возможно, даже этих самых и видела…