Веки сами собой прикрылись, потяжелев. С ее губ сорвался хриплый вздох, больше похожий на стон. И будто завис в плотном воздухе салона автомобиля. Кристина как наяву ощутила щекотное скольжение капель воды по спине, по щекам, по шее. Уже ногтями впилась в кожу на его шее.
Он резко втянул в себя воздух. Уже здесь. Сейчас. И дернул Кристину на себя до конца.
Пальто съехало с ее плеч, упав на сиденье. Но холодно не стало.
Кузьма приподнял, усадил Кристину на свои бедра. Жесткие. Возбужденные. Не успела бы возразить, даже если бы хотела. Обхватил руками, словно всю сразу обнять пытался: спину, плечи, бедра… Волосы ерошит, растрепывает эти вьющиеся локоны…
Его руки лихорадочно, жадно метались по ее телу, заставляя пульс Кристины зашкаливать, задыхаться, словно она жаром над огнем дышала.
— Мавка моя… Красивая самая… Родная…
Хриплый, низкий шепот с горловым стоном, с такой потребностью, что ее будто током пробило. Так близко… Господи, сколько же лет они не были настолько близко?! И нет уже сил отстраниться, не может остановить его… Дышит его ароматом, сама в вихры Кузьмы пальцами зарылась, цепляется.
А Кузьма это ощутил на подкорке, видимо. Втянул через нос воздух всей грудью и прижал ее голову, лицо, губы — к себе. Не оставил никакого шанса вырваться. Напал на ее рот, нарушив все запреты, что она устанавливала. Целуя с такой жадностью, что затрясло обоих.
Кристина забыла про разум, контроль и то, как после вновь будет больно и невыносимо. Выгнулась, прильнув к нему еще сильнее, забралась пальцами под пиджак Кузьмы, начала вытягивать сорочку из-под брючного пояса. С галстуком сейчас просто не совладала бы — слишком руки тряслись. А так хотелось, так необходимо было к его коже прильнуть, ощутить своей…
Он сам рванул узел галстука, ослабляя. Второй ладонью продолжая плотно прижимать ее голову, ее рот к своему. Волосы в полном беспорядке у нее из-за него… У него — потому что она ерошит… А Кристина уже под рубашку ладонями забралась.
Он дернулся от первого касания ее пальцев так, будто Кристина через него заряд дефибриллятора пропустила. Словно всей поверхностью тела тянулся за ней, за ее руками. Ее прикосновений требовал.
— Ку-у-зьма! Любимый мой…
С грудным стоном принялась мять, тянуть ткань вверх, попутно расстегивая пуговицы. А он все целует и целует. Спасения нет! Нападает на ее рот, врывается языком. Кусает губы. Себя позволяет кусать в этой сумасшедшей потребности и нужде.
Говорят, не бывает бывших наркоманов и алкоголиков. Есть те, кто зависимы, но решили завязать. Вот такими и они, похоже, были. Были… А сейчас сорвались из своей «завязки».
В ушах кровь барабанила так, что Кристина плохо слышала. Их дыхание, их тихие, сдавленные стоны перекрывали для нее все остальные звуки в мире. Его руки, его тело — были всем ее миром. Всегда.
Так долго… Господи! Сколько же вечностей она не касалась его так? И как быстро поняла, что жить без этого не может больше. Ужасно. Невыносимо. До разрыва сердца. Но и без этого никак. До горечи сладко. До соли на языке от собственных слез, от испарины на его коже, которую не могла не целовать, слизывая.
Не понимала, что он ее свитер тянет вверх, продолжая обнимать, гладить, сжимать все, до чего только мог достать руками, пока не ощутила, как ее живот — его напряженного пресса касается. Его пах дернулся вверх, вжимаясь в ее разведенные бедра. Туда, где Кристина до боли в нем нуждалась. Ладонь Кузьмы сжала ягодицы, делая контакт еще теснее, еще интимней.
Это оказалось слишком. Сверх выносимого. Настолько остро и нужно, что отрезвило болью в душе, в груди взорвалось мучительным стоном.
— Стой! — уперлась руками в его ребра.
Боже! Когда успела расстегнуть ему рубашку полностью? Когда галстук с него стащила, отбросив на пол салона? Не помнила. Словно сознание померкло в те мгновения, когда дорвалась до Кузьмы.
Горло болит, печет от того, с какой частотой дышит. И его грудная клетка под ее руками ходит ходуном. Кузьма дышит тяжело, сипло. И смотрит на нее таким взглядом, что мороз по коже… Елки-палки — он с нее свитер стащил! Прижата к нему. Тело к телу. Так, как обоим слишком сильно необходимо.
А ее реально трясет. Самым настоящим образом. Упирается в его плечи вытянутыми руками, а руки эти подгибаются. И в голове гулкий звон. Перед глазами — «мушки» летают.
Гипероксигенация подкрадывается, не иначе.
— Мавка… — Даже не говорит, одними губами шепчет.
Своим почерневшим взглядом удерживает, руками, которые сжались до хруста на ее теле. Давит ей на спину. Настаивает. Не готов сейчас отступить, сдать назад. Не хочет отпускать. А у нее сил не хватает.
Только что это изменит? Кому легче станет?
Кузьма зажмурился так, будто она его ударила.
Неужели вслух сказала? Кристина уже не понимала, что говорит, а что думает. Где потребность, а где реальность?
Нависла над ним, замерла, на этих трясущихся руках раскачиваясь. Волосы по плечам, укладка «к черту». Пытается остановиться, не понимая, что руки опять его гладят, пальцы обводят татуировку в виде буквы «К».
— Отпусти, — тоже губами шепчет.
Сама себя не слышит.
Кузьма, так и не открыв глаза, будто не желая видеть упрек и боль в ее взгляде, просто молча качает головой. И держит, держит, держит… Гладит ее спину, плечи, шею, щеки. То и дело грудей касается, лаская через бюстгальтер. Как одержимый. И она такая же.
Это взрывает ее мозг. Сотрясает все тело невыносимой обидой и болью. Кристина сама не понимает, как начинает вырываться, сопротивляясь, отбиваясь от его рук. Толкает, бьет его по плечам, по груди. Не потому, что ей неприятно или не хочется. А от того, насколько сильна эта потребность. Из-за того, сколько боли он ей причинил, и снова доставляет.