Тетрада Величко - Страница 21

— И что мне там делать, Кузьма? — подняла руку и обхватила его ладонь, что теперь почти касалась ее шеи. Переплела их пальцы. — В этой квартире? Одной? С ума сходить? Выть в одиночестве?

— Малыш, — выдохнул резко, с болью. Прижался своим лбом к ее лбу, губы рядом, но ни он, ни она не пытаются сблизиться больше. Не выдержат тогда. Сорвутся… — Я просто хочу, чтобы ты расслабилась, хоть немного выдохнула. И перестала себя загонять. И чтоб нервы себе меньше рвала из-за всего.

— Жизнь на повтор поставить пытаешься, да, родной? — хмыкнула. — Уже проходили это.

А он вдруг отстранился, лишив ее своего тепла, оттолкнулся от дивана. Отошел на шаг. Что-то пробормотал сквозь зубы, но совсем тихо, она не поняла. Кристина с места не сдвинулась, хоть все тело заломило в ломке, только чуть приоткрыла веки, тайком глядя на его напряженную спину, твердые, скованные волей плечи… Господи! Она же столько лет даже не обнимала его толком, а больно так, словно он только вчера все за них двоих решил. Как так может быть, что тело от него так и не отвыкло? Только его родным и «своим» воспринимает без оглядки? Это же физиология, рефлексы. Ко всему приучить можно… А оно, тело ее, как и душа — такое упрямое, не поддающееся дрессировке…

— Малышка моя…

Кузьма вдруг стремительно повернулся и, неожиданно для нее, опустился перед диваном на колени, прямо на пол, наплевав на стул. Обхватил ее за пояс руками. По-настоящему. Крепко и впритык. Сжал со всей своей силой, так, как они запрещали себе все эти годы друг друга касаться. Лег ей на колени телом почти, уткнувшись головой в живот. Его пальцы впились в ее бедра через ткань халата и костюма. Жадно, словно скряга в свое сокровище вцепился.

Не вырваться, не сдвинуться.

И она не выдержала. Сама не поняла — когда и как успела? И секунды же не прошло. Обхватила его голову руками, зарылась своими пальцами в эти вечные вихры, сама согнулась пополам, прижавшись лицом к его затылку. И так глубоко вдохнула, что голова закружилась от его запаха. Горло сдавило. Не могла ничего говорить. Затрясло всю.

И он это ощущал. Не разжимая рук, поднял голову, заглянув в ее лицо снизу вверх. И столько всего во взгляде Кузьмы было, что Кристина сжала, сцепила зубы, чтобы не застонать от внутренней боли, пытающейся наружу вырваться. А она все равно каким-то диким, приглушенным воем прорывалась. Крупной дрожью каждую мышцу забило от того, что Кристина в его глазах увидела. От того, что он произнести собирался…

— Нет, родной, не надо, — захрипела она, зная, что тогда не выдержит. Сжала руки сильнее, чтоб полные пригоршни его волос ощутить.

Они оба не справятся, сорвутся. А чем им это поможет? Ничего же не поменялось, судя по его словам. А иначе бы он ей не пустую квартиру предлагал, а в свою утащил бы, не спрашивая. Что она, плохо Кузьму знала, что ли? И никто бы его не остановил: ни муж, ни Карецкий, ни ее смена.

И то, что с его губ вот-вот сорваться прозвище готово, которое он ей дал давным-давно — кожей чувствовала. Никто ее так, кроме него, не называл никогда. И не стоит сейчас это воскрешать, обоим только хуже будет. Она и так через ночь просыпается от снов, в которых он ее зовет, а Кристина рядом с другим мужчиной лежит в кровати.

Кузьма потемнел лицом. Она знала, чего ему стоит сдерживаться. И все же он услышал и принял ее просьбу. Еще сильнее стиснул бедра Кристины. Но не до боли. Никогда бы ей физической боли не причинил, она это точно знала. И на долгое мгновение обнял, прижал ее всю к себе.

А потом резко поднялся, разрывая их контакт. Заставив Кристину ощутить щемящую, гложущую пустоту. Иногда ей казалось, что лучше бы Кузьма мог ее ударить. Может, тогда она бы избавилась от этой потребности в нем? Сумела бы как-то дальше жить без него?

Руки сжимали пустоту. Сиротой себя ощутила. Вновь. Обхватила саму себя за пояс руками и согнулась пополам. Волосы рассыпались, отрезая ее от внешнего мира. Точно длинные, неудобно с ними, ни формы, ни вида, с косой этой вечно ходит. Надо действительно подстричь…

О чем угодно думать, лишь бы овладеть этой болью, снова затолкать вглубь себя. Молча, ничего не говоря.

И Кузьма молчал, отошел к самому окну, чтоб от нее подальше, наверное.

— Сделай еще кофе, — попросила Кристина, прочистив горло.

Все еще хрипло вышло, но уже лучше.

— Я не шутил насчет отдыха, малыш. Тебе надо поехать и отоспаться. Расслабиться. Отпуск взять, в конце концов, — таким же напряженным голосом просипел Кузьма.

Но просьбу ее услышал, вернулся за чашками. Аккуратно забрал, чтобы ее лишний раз не коснуться. Сам и сполоснул…

Ей было просто плохо. Хотелось свернуться в клубочек. И Кристина поддалась этой потребности, сбросила тапки, подтянула ноги под себя, все еще держа руки так, словно ей дико холодно. Повернулась боком, уткнулась носом в диван. Ответить ей сейчас было нечего, все свои аргументы она Кузьме уже высказала. И в кабинете только работающая кофемашина нарушала тишину.

И тут в дверь коротко, отрывисто постучали, и буквально сразу, до того, как она успела бы разрешить или не разрешить входить, в кабинет ввалился Карецкий. Ну, конечно же! Кто еще!

— Кристя, слушай! Насчет Ромки и алкоголя, — начал Руслан так, словно они и не прекращали разговора.

Видно, удачно сходил в здравотдел. Сразу в глаза бросалось, что доволен. Излучал кипучую деятельность и энтузиазм. Руслан… Вечно с кучей идей и по сотрудникам, и по самой больнице. Небось, только вернулся, переоделся — и к ней, обсуждать это все.

Но в следующий момент Карецкий охватил взглядом всю обстановку в кабинете целиком. Замер, словно на стену наткнулся. А может, так и было — Кузьма повернулся от окна и посмотрел на Руса таким взглядом, что и заледенеть недолго.