Тетрада Величко - Страница 132

132

Удавиться легче.

Он на что угодно готов тогда был: сам себе горло перерезать или разодрать швы, наложенные Кристиной, и ножом доделать то, что Клоун не сумел, лишь бы мавку свою от подобного защитить. У него же нет силы и власти, чтобы уберечь ее. Хоть какие-то гарантии дать. Да, деньги заработал. Но положение и поддержку только наращивал. Не торопился, не спешил. Не допускал, что окажется в подобной ситуации, вроде бы не метя ни на чье место. Думал, если сам никого не подставлял, то и его не тронут.

А еще ведь матери имелись, которых он тоже подставлял, тем более, если слинять решит.

Да и разговор тот с Карецким добавил пищи для размышлений. Объективно, со стороны оценил, насколько рискует самым дорогим и ценным человеком в своей жизни. Тем сокровищем, которое ни за какие бабки не купит. До чего Кристину доводит, какие риски в ее жизнь вносит.

Вот как оно все обернулось по-дебильному. Вроде хотел обеспечить ее всем, чтоб ни в чем ни отказа, ни нужды не знала. Просчитал и продумал все вроде, на рожон не лез, в конфликты не ввязывался, зная, что за ним его красавица стоит. Только у судьбы свои планы оказались.

Долго тогда Кузьма думал. Напряженно и тяжело, не спал почти, лежал рядом с Кристиной, лихорадочно просчитывая варианты и не видя выхода. Понимал, что не выдюжит. Не в том сейчас положении. Лихорадочно цеплялся за нее. Оторваться не хватало сил. Потому, видимо, что это и осознавал — упускает из своих рук. Единственный вариант. Нет другого. Должен отпустить. Если хочет защитить и уберечь — исчезнуть должен. Уйти из ее жизни, чтобы никто про Кристину не узнал и не догадался никогда.

Только как это сделать? Как своими руками себе же сердце из груди вырвать? Он же дышал и жил ради нее. С самого детства ради Кристины мог на что угодно пойти. А теперь… ЕЙ как боль подобную причинить? Ведь знал, никогда не сомневался в ее любви. Она ему и шанса бы не дала в ее чувства не поверить. Тетя Тома иногда даже чуть ревниво отмечала, что он у нее дочку забрал по всем фронтам, никого кроме Кузьмы не видит, нет для Кристины в целом мире больше никого, хоть и было видно, что по-серьезному рада за детей. А собственная мать Кузьмы лишь со смехом успокаивала подругу, что это же счастье такое — когда так нашли друг друга, да еще и с самого детства, считай. Не мытарились…

Очевидно, не бывает так. Все имеет свою цену. И за те годы, что вместе были, за всю эту беззаботность и легкость, за глубину их отношений, которую так разбазаривали, не задумываясь, тогда жизнь счета выставила. До сих пор оплачивал. И Кристина вместе с ним платила всем, что имела.

Как тогда силы воли хватило ей в глаза сказать? Как уйти смог? Отрывая с мясом с костей, отрезая ломтями свое и ее сердце. Думал, не выдержит — череп лопнет от боли и вины, от гнева на себя, и на проклятую, патовую ситуацию — когда Кристина перед ним на колени рухнула.

А у него нет выбора. Не может остаться, как бы сам ни хотел этого. До крику, до воя. До ощущения вогнанных под ногти иголок, когда ее ладони от себя отрывал. И даже не мог ей сказать этого. Не имел никакого гребан***о права объяснить, как опасно любимой оставаться рядом! Никогда на это не пошел бы, насколько паршиво самому бы ни было.

Как можно жить без своих легких? Без самой крови, которая бежит по сосудам, заставляя работать сердце, оживляя каждую клетку и жилу в его теле?

Даже сейчас, вспоминая об этом, в животе все сжималось болезненной и мучительной судорогой. А о том, что на том чертовом мосту ощущал — и думать не хотел, запрещал себе, иначе планочным становился, весь самоконтроль срывало на фиг. Потому что знал — ничем ему не искупить ее боли и муки, нет за подобное расплаты. Нет цены за такую боль самого родного и дорогого человека.

Каждый день тогда матери звонил, ничем больше не интересуясь, кроме состояния любимой. А мать злилась, ругала его так, как и в детстве не отчитывала. Только Кузьма и ей ничего не объяснял.

— Как Кристина? — перебивая любые упреки, гнул свою линию.

И мать сдавалась. Скупо, рассерженно и зло вбивала в его кровоточащее сердце и череп новые гвозди, рассказывая о состоянии мавки. А Кузьма заставлял себя слушать все. Каждое слово.

И он же сам Карецкого нашел, узнав, что Руслан приходит, пытается как-то достучаться до Кристины. И сам велел ему ни на шаг от нее не отходить.

— Любишь же ее, знаю, — выплевывал из себя. Каждое слово — как сгусток крови, от надрывов на легких. — Вижу, глаза не отводи. Я отошел от нее, чтобы защитить. НЕ хочу Кристину подставлять. А ты ее встряхнуть должен, если она тебе не побоку. Медициной этой вашей, чем угодно. Не дай ей закрыться. Вытащи, — прикурил, отвернулся от того, кому своими руками любимую отдавал, по сути.

Свою привилегию и право заботы и защиты перепоручал, хрустнул суставами. А Карецкий молчит, только неуверенно кивнув на это требование, скорее, а не просьбу. Свои сигареты достал, а зажигалку найти по карманам не мог. Кузьма ему дал.

Дебильная ситуация. Фантасмагоричная, как повесть про мавку, которую он так со школы любил. И они с Русланом с тех пор — то ли друзья, то ли соперники, то ли вообще братья по несчастью. Потому что счастливым за эти годы никто из них точно не был.

В этот момент, словно чувствуя, что его поминают «незлым тихим словом», в кабинет вошел Рус, коротко постучав. Охрана его не останавливала. Кузьма сам для него допуск и приоритет давал. Своим считался.

— Кристя, просыпайся, «скорая» к нам едет. Очередное ДТП. Устроили ночные гонки мажоры, — с раздражением и некоторой долей возмущения сообщил Руслан, коротко глянув в их сторону.

132