Карецкого взяли на интернатуру в больницу, куда он так рвался. С первого курса чуть ли через ночь там ночевал. Готов был даже как санитар поначалу помогать, лишь бы поверили, что серьезно настроен, потом уже и ассистировать брали. В конце концов, заработал себе репутацию и авторитет: за него заведующий хирургии просил главврача, а тот лично отправлял запрос ректору на Карецкого, несмотря на то, что имелось направление в амбулаторию родного райцентра. И вот тут Руслану все его рвение зачлось, готовность всегда активно участвовать в общественной жизни университета, затыкать собой любые дыры: хоть елки на территории перед Новым Годом ночами охранять, хоть абитуриентам помогать анкеты заполнять в приемной комиссии. А мог и без проблем за продуктами смотаться в магазин или на рынок, когда деканат решал себе праздник устроить в конце рабочей недели. В общем, его знали и считали не чужим. Так что ректор тоже пошел на встречу и замолвил слово в здравотделе. Оставили его с серьезной перспективой работы и после интернаты. Хорошие хирурги и в столице на вес золота были.
А Кристину в ту же больницу распределили на месяц в гнойную хирургию. Он ее в первый же день июля встретил на лестнице: в хирургическом костюме, в шапочке «по линии бровей» и с краснющими глазами, выдающими, что только что ревела. Стояла в углу, где обычно врачи и медсестры курили, и с какой-то обидой смотрела на вытянутые вперед руки.
— Что такое, Величко? — хмыкнул Рус, подходя к ней и прикуривая на ходу. — Маникюр не обрезала? Влетело от старшей медсестры? — предположил причину ее расстройства.
Видел пару таких ситуаций за время практики в больнице.
У него только операция закончилась, где Карецкого ассистентом взяли. Зашивал сам. По ходу помогал. Спина мокрая от напряжения, костюм противно липнет к коже. А все равно — доволен был, как чертяка.
— Руслан? — с удивлением обернулась Кристина на него, видно не ожидала тут увидеть. — Привет. Нет, — тяжело вздохнула. — Я маникюр, вообще, года три уже не делала, всегда обрезаю под корень. Только… — вот тут у нее предательски голос задрожал. — Я не могу в вену попасть, Руслан. А мне еще десять капельниц поставить надо. А я не могу! Всю руку исколола пациенту. Это ужасно! Я совершенно неспособна к этому! — у нее слезами глаза затянуло.
— Стоп, Величко! — хмыкнул Руслан уверенным и командным тоном. Быстро затянулся еще раз и затушил сигарету в кофейной банке. — Пошли.
Ухватил ее за руку, не дожидаясь согласия. И пошел в отделение, таща Кристину за собой.
Истерик и сомнений в себе он тоже много видел. Да чего там юлить: сам через подобное проходил. Когда в теории все знаешь, от зубов отлетает. А руками ни х**а сделать не можешь. Нет еще мышечной память и практики. И тут надо с этой истерикой справиться. Ему тоже в такой ситуации помогли.
— Руслан! Подожди! Ты куда? — она удивилась. Но тем не менее шагала следом.
Хотя у нее и выбора особо не имелось. Карецкий держал крепко.
— Тут главное, не поддаться своему страху, Кристя. «Не боги горшки лепят». Сразу никто не умеет ни в вену попадать, ни швы накладывать. Ничего. И я через такое проходил. Пошли в глаза твоему страху посмотрим. Или в вену, — пытаясь ее растормошить, хмыкнул Карецкий.
Величко не улыбнулась. Совсем свой запал растеряла.
Они пришли в палату, где она оставила стойку с препаратом и лоток. Жгут, и тот, лежал на тумбочке у кровати одного из пациентов.
— Добрый день, парни, — сразу со всеми поздоровался Руслан, игнорируя очевидный факт, что в палате не находилось ни одного мужчины, младше шестидесяти. У своего учителя — заведующего хирургии, перенял эту манеру. — Как он ваше «молодое»? Ничего?
— Добрый, Руслан Альбертович. Нормально, — бодро и с весельем ответили пациенты.
Знали его, а у части он принимал участие в операциях и делал перевязки. — Хорошо все.
— Что же это у вас, Руслан Альбертович, сестрички неопытные, — поглядывая на Кристину, притихшую за его спиной, заметил пациент, которому Величко, судя по всему, и исколола руку своим попытками. — Совсем меня замучили.
— Так это не сестричка, Пономаренко. Это наш будущий доктор. И, заметьте, не отлынивает от не своей работы, всему учится. Давайте лучше поможем ей, — вроде как заговорщицки подмигнул Руслан пациенту. — А то, вон вас сколько тут, бравых парней. Немудрено, что девушка растерялась. Да и первый день у нее практики.
— Так что ж, на нас учится, что ли? — скривил губы Пономаренко. Но уже добрее, это ощущалось.
— Ну так вы в клинику ложились, Пономаренко, а не в обычную больницу. Мы тем и отличаемся, что здесь учатся людям жизни спасать и помогать вам, а не только приятные процедуры получать, — Карецкий хлопнул ладонями. — Давайте-ка, второй рукав закатывайте, сейчас вам быстро капельницу поставим.
Все, кто находился в палате, внимательно следили за происходящем, словно других дел и не было. Но Руслан уже давно привык к этому «коллективизму» пациентов.
— Там у меня вены еще хуже, если она в эти не попала…
— А в эти попадет. Я за Кристину Александровну головой ручаюсь. Вот посмотрите, через пять лет сами будете в очереди стоять, чтобы к ней на прием попасть, — прервал пустые споры Карецкий.
Подошел к кровати с другой стороны, переставив стойку капельницы, поманил Кристину, которая хоть и продолжала нервничать, а пыталась взять себя в руки, он видел. Сам перетянул жгутом руку.
— Давайте, Пономаренко, не отлынивайте, работайте хорошо кулаком. Чай, не барышня, — поддевал он пациента, вертя его руку то так, то эдак.